Идея вызвала прилив оптимизма — даёшь побережье, тёплые пляжи, и ласковые волны! Там отсутствие людей будет казаться более естественным, чем среди пустынных проспектов, по которым ветер гоняет последний мусор исчезнувшего человечества. Там легко прожить, там нет суровых зим, и там — море. Оно хорошее. В конце концов, он уже четыре года не был на море — то некогда, то денег нет. Ну а теперь можно даже найти небольшую яхту и плавать вдоль побережья, останавливаясь там, где понравится. Чем не счастье?
Продолжая насвистывать, Артём закинул на плечо сумки и пошёл к выходу. Отпирая, он чисто рефлекторно глянул в глазок — и моментально облился холодным потом. Хорошего настроения как не бывало — на площадке, молча и сосредоточенно глядя в дверь, сидели собаки. Быстро закрыв замок обратно, он отскочил от двери, сжимая вспотевшими руками дробовик.
Артём, пригибаясь, вышел на балкон и выглянул сквозь сплетение дикого винограда. По двору разгуливали собаки. Собаки сидели, лежали, слонялись кругами, некоторые даже спали. Их было много… Впрочем, машина была на месте и, вроде, цела — это радовало. Осталось понять, как до неё добраться. «Ну что ж, вы сами напросились» — подумал Артём и достал из чехла «Тигра». Оптический прицел был не нужен — с такого расстояния он не промахнётся и с открытого. «Вот заодно и пристреляю», — хмыкнул Артём. Наскоро вытирая старой простыней консервационную смазку с винтовки, он вдруг заметил, что бестолковое кружение собак по двору сменилось осмысленным — стая расступалась. Те, которые сидели, лениво почёсываясь, вскочили и присоединились к собратьям, спящие проснулись и отбежали в стороны. В центре двора образовалось открытое пространство, на которое вышло… нечто.
Позже, пытаясь анализировать увиденное, Артём удивлялся своей реакции. К тому моменту он ещё никого не убивал, и совершенно не собирался начинать — служба в армии удачно попала на промежуток между локальными конфликтами, жизнь заботливо не ставила в ситуации «я или он», и Артём, по-писательски примеривая на себя гипотетические ситуации, предполагал, что убить человека он, вероятно, и сможет, но только в ситуации крайней необходимости, с глубокой ломкой себя до, и с длительным душевным дискомфортом после. Между тем, увидев Чёрного, он ни секунды не сомневался, что ЭТО немедленно, прямо сейчас, сию секунду надо уничтожить. Ощущение непереносимости существования в одном мире с этим существом было резким и даже, пожалуй, физиологическим. Пытаясь описать, Артём потом сравнивал его с запахом — как будто вокруг со страшной силой запахло говном. Порыв был настолько силён, что, не будь у него оружия, Артём бы, наверное, забыв про собак, кинулся бегом во двор с ножкой от табуретки.
Чёрный стоял в плотном кругу собак и вроде бы ничего не делал, но от него расходились физически ощущаемые волны угрозы. Собаки смотрели на него и тихо, в едином ритме коротко взрыкивали, как будто он дирижировал ими — без рук, одним взглядом. От этого ровного неприятного ритма Артёму становилось ещё хуже. В глазах темнело, как будто в воздухе становилось все меньше кислорода.
Присев за ограждением балкона и засовывая в магазин остроносые патроны, он с трудом сдерживал себя — хотелось то ли бежать без оглядки, то ли кинуться в рукопашную. Адреналин колотил тело бешеным пульсом и приходилось делать над собой усилие, чтобы не тряслись руки. Ощущение от Большого Чёрного было просто непереносимым — хотя, вспоминая это чуть позже, Артём уже не мог понять, почему. Если судить объективно — ничего особенно ужасающего в его внешности не было. На самом деле, Артём Чёрного даже толком не разглядел: высокая человекообразная (признать его человеком было внутренне невозможно) фигура в чем-то бы тёмном и бесформенном — ряса? Балахон? Плащ? Отчего-то взгляд на нем толком не сосредотачивался и очертания не то чтобы расплывались — но не были достаточно отчётливыми. Лица не было видно, и Артёму было страшно вглядеться в тень под капюшоном. Даже совмещая прицел с мушкой на голове Чёрного, он видел только силуэт — глаза отказывались фокусироваться на его фигуре.
Резко, нечеловеческим по пластике движением, Чёрный наклонился вперёд, выдернув из заворожённой стаи крупную рыжую собаку. Взметнулись полы балахона, плеснуло красным — и в воздухе по крутой дуге, вращаясь в ореоле алых брызг, полетела оскаленная собачья голова. Артём не увидел, чем он это сделал — ножом или голыми руками, но, рефлекторно отреагировав на движение, нажал на курок.
Приклад жёстко толкнул в плечо. От панической атаки в ушах был такой шум, что выстрела Артём почти не услышал. Из плеча Чёрного вылетел фонтанчик тёмной крови, и его дёрнуло назад — второй выстрел ушёл мимо, найдя случайную жертву среди собак. Чёрный метнулся в сторону, уходя с линии прицеливания, и Артём, не успевая, повёл за ним длинным стволом, выстрелив вдогон в последний момент и попав буквально чудом — куда-то в нижнесреднюю часть фигуры, отчего та, подломившись кувыркнулась по асфальту, но скрылась за углом здания.
Артёма моментально, с каким-то почти слышимым внутренним щелчком, отпустила паника и ему стало ужасно, до истерики смешно.
— Что, словил поджопник? — заорал он вслед Чёрному и высадил два оставшихся в магазине патрона по стремительно разбегающимся со двора собакам.
Свора бросилась врассыпную, прыгая в кусты и за мусорные контейнеры. Однако одна лохматая тушка остались лежать на траве, а ещё одна ползла, повизгивая и волоча за собой по земле отвисший зад. За ней оставался кровавый след. Артём вставил один патрон, тщательно прицелился и прекратил её мучения — голова псины треснула как упавший арбуз.