Олег собирался уже поискать себе свободную койку и поспать, когда земля вздрогнула, и в окнах звякнули стекла. Через пару минут прибежал солдат с внешнего периметра и громко, на весь зал доложил, что в городе слышны звуки боя. Полковник и ещё несколько офицеров поднялись на галерею купола и, с трудом раскрыв присохшие створки окна, стали тревожно всматриваться в ночь. К сожалению, здание вокзала было не слишком высоким и перспективу загораживали дома, однако ночь перестала быть непроглядной — за ломаным контуром центральных кварталов что-то горело.
— Крупняк лупит, пара КПВ, не иначе, — со знанием дела пояснил, прислушавшись, знакомый Олегу танковый майор. — Кто это там воюет, интересно? И с кем?
— А ведь это, батюшка, по направлению судя, как бы не ваша бывшая крепость в осаде, — неожиданно заявил Карасов. — Не ваши ли приятели там веселятся?
— Откуда мне знать? — раздражённо ответил Олег. — Наше знакомство, вашими трудами, было кратким…
— Оставьте этот тон, — примирительно сказал полковник. — Кто старое помянет…
— Ого, гранаты пошли, — перебил их майор. — Слышите?
Олег не мог разобрать в отдалённом, искажённом зданиями рокоте огневого контакта таких подробностей, но увидел, как контуры крыш неожиданно подсветились ярким белым контражуром.
— Осветительная ракета повисла, — продолжал комментировать танкист. — Серьёзно воюют!
— В этом месте становится неожиданно людно, — пожал плечами Карасов. — Не к добру!
— Полковник! — закричал кто-то снизу. — Часовые фиксируют движение вокруг периметра!
После этого все понеслось так быстро, что потом эта ночь вспоминалась, словно серия быстро сменяющих друг друга слайдов или, скорее, как видеоклип, снятый в модной современной манере короткой нарезки, когда все мелькает и ничего не понять…
Полковник только подорвался с места, опрокидывая столик и разбрасывая бумаги, когда на улице послышались первые выстрелы. Солдаты только начали прыгать с коек и обуваться, сталкиваясь спросонья в узких проходах, когда скупые прицельные очереди часовых сменились заполошным непрерывным огнём. Знакомый Олегу танковый майор только успел заорать: «По машинам!», когда автоматный огонь подхватили пулемёты, молотя непрерывными, на убой ствола очередями. И все только кинулись к узким дверям на платформу, когда огневые точки начали одна за другой замолкать, и в затихающей ночи стал слышен чей-то истошный предсмертный крик. Дольше всего — лишнюю минуту, а то и две, — продержался крупнокалиберный пулемёт на центральной вышке посреди путей, но вот смолк и он — и Олегу в память врезался стоп-кадр с бледными в свете ацетиленовых фонарей лицами и раскрытыми в непонимании глазами растерянных военных.
— Назад, все назад! — заорал, срывая голос Карасов. — Не открывать двери! Не открывать!
Однако было уже поздно — рвущиеся наружу солдаты, столпившиеся в узком тамбуре задних дверей, вылетели оттуда в фонтане крови и мяса, как будто попали в промышленную мясорубку, а на их место всунулось ужасное, блестящее от покрывающей её как свежий лак алой крови пучеглазое насекомое рыло. Руки-лезвия похожей на богомола твари непрерывно двигались, совершая будто бы случайные движения, и одним из них тварь без малейшего усилия отмахнула голову замешкавшегося возле дверей танкиста.
Олег в этот момент видел только оказавшегося в фокусе действия Карасова и потом не мог вспомнить, что же делали в это время остальные. Возможно, так и стояли, застыв от неожиданности и абсурдности происходящего, а возможно, зажимались в углы и старались организовать оборону… Сам он только пятился к стене, даже не пытаясь что-то предпринять, хотя бы для спасения своей жизни. Полковник же, широко шагая навстречу твари, размеренно, быстро и метко стрелял в неё из большого чёрного пистолета. Он целился в глаза, но голова инсектоида дёргалась и пули влеплялись вокруг больших фасеточных гляделок, выбивая фонтанчики чёрной крови, но не останавливали чудовище. Оглушительно грохотали выстрелы, летели на пол гильзы, со звяканьем отлетела пустая обойма. На её замену ушла доля секунды, но тварь успела опомниться и рванулась вперёд, крутя передними конечностями, как обоерукий фехтовальщик клинками. Она бы снесла полковника, размолов его в фарш, но наперерез ей бросился Кирпич. Отчего-то он не стал стрелять, а со всего размаху врезал по голове инсектоиду деревянным прикладом автомата. Удар был такой силы, что приклад, отломившись, отлетел в сторону, а чудовище на секунду застыло. Кирпич с разгону врезался в него и, схватив за одно из рук-лезвий крутанул его на излом. Олег поразился его силе — неуязвимое, казалось, существо издало скрежещущий звук, а лапа его громко хрустнула в суставе, теряя подвижность. Однако реакция твари оказалась фантастической — вторая лапа почти неуловимым движением дёрнулась, протыкая бронежилет Кирпича в районе солнечного сплетения так легко, будто он был из бумаги. Конечность отдёрнулась назад в фонтане алой крови, Кирпич, сложившийся пополам как перочинный ножик, рухнул на пол, а тварь, шагнув вперёд, получила в глаз крупнокалиберную пулю от перезарядившегося Карасова, сбилась с шага, пошатнулась, и её новый взмах, вместо того чтобы снести полковнику голову, пришёлся в плечо. Полковник болезненно вскрикнул и отлетел назад, из разодранного плеча хлынула кровь, но тут опомнившиеся военные приняли чудовище сразу в десяток автоматов. Такого потока пуль тварь не выдержала и, дёргаясь, завалилась на пол, истекая чёрной кровью. Однако в сломанную дверь уже ломились новые инсектоиды и, несмотря на шквальный встречный огонь, теряя кровь и куски тел, вваливались внутрь. Казалось, самые страшные раны им нипочём — нашпигованные автоматными пулями, облитые чёрной кровью, они продолжали кидаться на скопившихся в вестибюле вокзала солдат, и каждое соприкосновение с ними было смертельно. Их передние конечности представляли собой идеальное орудие убийства — при тычковом ударе хватательная кисть складывалась в твёрдый копейный наконечник, а при взмахе твёрдая кромка покрытого чем-то вроде прочного хитина предплечья рассекала кевларовую ткань бронежилетов, как бумагу.